Читал на днях замечательную книгу о книгах (да-да, именно так) — Н. Смирнова-Сокольского «Рассказы о книгах». Профессионал-букинист середины ХХ века, собиравший редкие и антикварные издания (в основном специализировался на журналах XIX века) рассказывает занимательные истории о судьбах книг. Интересно необычайно!

Вообще мемуарная литература о книгоиздателях, книгопродавцах — предмет особенный. Там такие случаи рассказаны — никакому детективному автору и не снилось! Взять хотя бы записки А. Ф. Смирдина или М. В. Сабашникова — знающим людям эти фамилии многое скажут.

Буквально в начале «Рассказов о книгах» на глаза попадается следующая история. Приведу отрывок полностью.

Не так давно в Ленинграде мне удалось разыскать человека, пожелавшего расстаться с комплектами журналов «Современник» и «Отечественные записки» некрасовского периода. Эти драгоценные издания чрезвычайно громоздки — свыше двухсот объемистых томов. Кстати, именно эта громоздкость и принудила владельца расстаться с журналами.
Встал вопрос: как перевезти более двадцати полновеснейших пачек книг в Москву? Паковать в ящики, зашивать, сдавать в багаж?
Опытные люди сказали:
— Ничего этого не надо. Провезете с собой в вагоне. Только не заворачивайте пачки в бумагу, чтобы было видно — книги!
И, действительно, когда я, сопровождаемый шестью носильщиками, ввалился в вагон, мой, отнюдь не «ручной багаж», не только не вызвал ворчания или протестов пассажиров, а наоборот мне оказали всяческую помощь.
Пачки разложили по всем купе вагона, а попробовавшую что-то заметить проводницу седоусый полковник убедил одной фразой:
— Дорогая моя, да ведь это же книги! Вы не видите, что ли?

Вопрос к людям до двадцати: вам в полной мере ясны слова «Да ведь это же книги!»? Да, наверное, найдутся такие, но в основной массе это мнение можно считать устаревшим, да и седоусые полковники с подобными взглядами вымерли как вид. И подобных фанатов-библиофилов, ставящих на первое место не личное обогащение, а сохранение культурного фонда, почти не осталось.

Мне в детстве повезло — у нас дома была достаточно большая библиотека. Мой папа (потомственный кораблестроитель), озабоченный развитием отпрыска, покупал множество самых разных книг. Правда, подавляющее большинство их было по математике, физике и смежным областям, он же не подозревал, что вырастет отщепенец-филолог:-) Но с раннего детства книжные шкафы действовали на меня магическим образом — я часто рассматривал стоящие в шкафу корешки собраний сочинений, какие-то издания открывал и пытался читать. Что-то мне как бы случайно подсовывали — отчасти таким во многом неорганизованным образом проходило воспитание.

Надо вспомнить, что в 70-80-е, чтобы получить приличную книгу, ее надо было «достать». Любому цивилизованному человеку этот глагол применительно к книгам был бы непонятен, но другого слова не было. По всему городу стояли строительные вагончики на бетонных колесах, где за n-ное количество килограмм макулатуры была возможность получить талон на приобретение хорошей книги (нередко вкупе с такой же макулатурой, за которую человек платил деньги, а в следующий раз нес сдавать на вес — это называлось «в нагрузку»). Появилось даже такое новообразование — «макулатурное» издание — под ним подразумевалась действительно хорошая книга, которую ТАК было не достать.

Многие помнят также такое понятие, как подписные издания. В детстве в моей библиотеке было полное собрание «БМЛД» — Библиотеки Мировой Литературы для Детей (58 томов). Ни у кого из моих сверстников ее не было и быть не могло. Чтобы ее получить, в 1978 году моему отцу пришлось стоять в очереди на Литейном, 57 (надеюсь, питерцам среднего поколения не надо пояснять, что это был за магический адрес) в течение трех дней напролет. Представьте только: трое суток стоит в очереди окруженная кордоном милиции толпа мужчин, стоит за одну возможность: в ближайшие пару лет выкупить на свои деньги книги для собственных детей. Женщин там не было ни одной — толпа постоянно двигалась и последних просто выдавливали. Без шансов на возвращение. Отойти на секунду было невозможно: выйди — обратно пути нет. Люди мочились здесь же, но стояли за книгами для своих детей. Мама лишь ездила туда и через многие руки передавала еду и однажды очки — предыдущие сломали в давке.

Если бы я сегодня увидел своими глазами такое, я бы остолбенел в ужасе. Картина запредельно парадоксальная: люди готовы самоунижаться ради книг, только чтобы их дети читали? Что это — реализация принципа «мы в асфальт ляжем, но наши дети будут жить при коммунизме?» Или что-то другое?

Прошло время. Первые три курса института я занимался книжным бизнесом, хотя это, наверное, звучит громко. Просто на своем филфаке и в Публичной библиотеке на Фонтанке у меня были столики, где сидели продавцы; я привозил закупленную литературу, потом приезжал за выручкой. Книги были специфические: литературоведение, лингвистика, культурология, история, соответственный был и контингент покупателей, с которым мне тогда было общаться очень интересно. Период тот был полон как смешных и занимательных, так и грустных событий, но сейчас хотелось бы вспомнить о другом. «По роду службы» мне периодически приходилось приходить во многие дома и покупать у людей книги, преимущественно букинистику. И всегда перед ними мне было как-то не по себе — казалось, что я их как бы обкрадываю, лишая того, с чем они расставались на самом деле по своей воле. Люди, по большей части — в возрасте, снимали с полок книги, вытирали их, рассказывали их истории, листали напоследок и продавали мне. Как бы я ни спешил тогда, у меня не поворачивался язык прервать их — чувствовалось, что человек прощается с частичкой себя. Цена этих людей обычно не очень интересовала, они редко спорили. И каждый раз я чувствовал себя поганым книгопродавцем и преступником. Да, потом я эти книги продавал, но прибыль не окупала неприятного ощущения.

Тогда же я начал формировать свою библиотеку, благо, что возможностей для этого было много. Что-то покупалось впрок, что-то, как я сейчас вспоминаю, я по глупости пропустил, а сейчас эти издания уже не достать или они стоят запредельно дорого. Например, однажды я купил достаточно дешево полный комплект серии «Литературные памятники» (с 50-х по 90-е годы) и, оставив себе жалкие крохи, быстро продал.

Сегодня своя библиотека насчитывает... тут бы написать число, но просто не знаю — давно собираюсь составить каталог. Появлялись книги обычно одним и тем же образом — покупались. Взять у кого-то почитать книгу — ситуация нечастая. Странно: при достаточно уважительном отношении к книгам, все прочитанное обычно оказывалось испещрено карандашными пометками, а листы загибались в качестве закладок или интересных мест, к которым стоило вернуться. Этакий симбиоз пиетета и вандализма...

Обычно книга появлялась на полке, потом прочитывалась, потом ставилась на полку обратно. Прочитанная, она обретала какой-то особый статус «жизненной летописи»: я помнил, когда и где прочел ее, она становилась в полном смысле слова этапом жизни. Я даже мог не помнить ни слова из книги, но оставалось послевкусие, которое могло заставить раскрыть эти страницы вновь или водрузить на полку на «вечный приют». Выкинуть — рука не поднималась.

Вокруг них в каком-то смысле даже была организована жизнь. Нет, это не было самоцелью, просто так получалось. На предложение жены «Может, пойдем погуляем?» я с радостью отвечал: «Ага, пойдем сходим до Дома книги, может, что новое появилось». Жена со вздохом шла одеваться. Или однажды я, получив в школе зарплату, зашел по дороге в магазин, и купил там две дорогущих книги, которые давно искал. Жена ничего не сказала, поняв, что это бесполезно; на еду мы занимали в тот раз деньги у знакомых.

Некоторое время назад нам удалось переехать, и теперь есть отдельные спальня и кабинет (он же — библиотека). При въезде я всю ночь в течение 8 часов расставлял книги по полкам и был запредельно счастлив: впервые в жизни я не вбивал книги с разбега в полки, дугообразно выгибая их боковые доски, а расставлял спокойно. Не встает сюда — переставим, есть еще место — оставим. И еще можно было впервые поставить издания не по формату, а по тематике (раньше Маршак соседствовал с Лермонтовым, баховской «Чайкой» на английском и «Дон-Кихотом» издательства «Academia»). Настоящий же шок я испытал, когда, расставив все, как хотел, обнаружил еще 2 полки. Пустых! И у меня не было книг, чтобы туда поставить! Мое состояние тогда было близко к катарсису.

Такое отношение к книгам в каком-то смысле формирует и особенный взгляд на людей. И особенно на их дома. Попадаю в дом с евроремонтом, где посреди комнаты, в окружении кожаных диванов, на столике лежит небрежно открытый журнал Vogue — ничего не испытываешь к обитателям. Но квартира, где не было 40 лет ремонта, полная коммунальных комнат, в которых установлены набитые до потолка книжные стеллажи из простых струганых досок — наоборот, рождают симпатию. Понятно, что 40-летней давности ремонт — не самоцель, но это все же ближе, чем безкнижная финская мебель или итальянская кухня.

То же и в отношениях. Еду в метро, вижу, что симпатичная с виду девушка читает дамский роман (странное название, а где «джентельменские новеллы»?) — отвернусь. Снобизм? Пусть так. И наоборот: недавно в школьном буфете наблюдал 9-классника, продиравшегося через уже двухсотую страницу «Братьев Карамазовых» — как-то даже весело на душе стало. В общем, скажи мне, что ты читаешь, и я тоже скажу… что-нибудь.

А еще очень бы хотелось, чтобы мой ребенок тоже с ранних лет видел вокруг себя уходящие в потолок книжные шкафы, чтобы дом без повсеместных книг был бы для него аномалией. Тогда есть большая вероятность, что он вырастет полноценным человеком.

11 сентября 2003 года