По-моему, уже в третий раз с большим удовольствием перечитал «Подстрочник» Олега Дормана — текстовую расшифровку одноименного фильма-интервью Лилианны Зиновьевны Лунгиной. Это прекрасный документ, подробное воспоминание «частного человека против тысячелетнего рейха», ощущение абсолютно своего, теплого и близкого собеседника, которого нормальному человеку только можно представить. Полностью видео есть на торрентах (на Youtube не нашел), текст есть и в Сети.

Книга поделена на части, приведу фрагмент № 40.

Теперь я хочу рассказать о смерти Сталина.

Значит, были сводки «болен, болен, болен», «товарищ Сталин без сознания» и так далее. Страна замерла. В метро, в автобусе, в столовых разговаривали вполголоса, почти не глядя друг на друга. Церкви были полны: молились о его выздоровлении.

И вот он умер. Надо сказать, что ужас и горе народное не имели себе равных. Вообще ведь дела были неважные. И жить было довольно трудно и страшно. Тем не менее не только в широком народе, но и в интеллигентских кругах все были совершенно убиты. Казалось — были такие наивные представления, — что Сталин удерживает. Что есть там Берия и прочие, которые куда хуже, и только благодаря Сталину все удерживается на грани.

Приезжали поезда, люди на крышах ехали в Москву. Было ощущение какого-то события космического масштаба. Казалось, история остановилась.

Собрания, которые проходили в Союзе писателей, были абсолютно гротескные. Люди выходили, чтобы что-то сказать, и начинали рыдать, стоя на трибуне, не сумев вымолвить ни слова от великого своего горя. Откуда-то выходили знаменитые критикессы и говорили: «Мы проживем, но как наши дети будут жить без него?» И взрыв, дикий, истерический взрыв слез — и сходила с трибуны.

Я думаю, что это массовый гипноз. Что люди как-то заражали друг друга. Все хотели обязательно его увидеть. Это безумное, сумасшедшее какое-то желание — увидеть его в гробу — владело огромными массами.

Я была счастлива, что он умер. И Сима, в общем, разделял со мной это чувство. Но все-таки мы тоже решили пойти посмотреть. Стыдно сказать, но это было так. Да. Хотя няня Мотя, очень важный человек, появившийся тогда в нашей жизни, простая деревенская женщина, о которой рассказ впереди, отговаривала, считала это чистым безумием и с презрением говорила: «Да что вы беспокоитесь? Собаке собачья смерть». Но мы испытывали потребность пережить эту историю до конца.

Толпа начиналась уже у самых наших ворот. Но пока еще не очень густая, и через нее можно было как-то пробраться. Мы дошли до Самотеки. А у Самотеки дорога идет вниз, это как бы котлован такой. Холодно было. И над Самотекой стояло какое-то облако. Дождь не дождь, что-то такое странное. Сима спросил: что это такое? Что это висит над Самотекой? А какой-то дядька рядом стоит и говорит: а вы не понимаете? Это они так трутся друг об друга, это они потеют, это испарение. И действительно, присмотревшись, мы увидели, что людское месиво в ложбине Самотечной делает шаг вперед — шаг назад, как в мистическом ритме какого-то танца. Они топчутся на месте, тесно прижавшись друг к другу. И поднимается от них марево в небо. И тут Сима сказал: э, нет, туда мы не пойдем, это без нас. И мы с большим трудом как-то выбрались и через два-три часа добрались до дома. Итоги все знают: 400 с лишним человек было растоптано в этот день. Сверх тех миллионов, которых Сталин загубил при жизни, он еще и после смерти столько народу утащил за собой. В Сталине, конечно, было что-то сатанинское. То-то он всегда работал по ночам. И заставлял бодрствовать все свое окружение. Никто не смел уйти с поста — он мог вызвать в любое время. Его окна в Кремле всегда были освещены, и народ думал: «Отец-то наш не спит, работает, бдит, заботится о нас отец наш…»

И фрагмент 50:

Был шестьдесят первый год. Элька Нусинов звонит нам в час ночи и говорит:

— Одевайтесь!

Я говорю:

— Что ты, мы уже спим.

— Нет, немедленно одевайтесь, сейчас я за вами приду.

— Что случилось, почему?

— Увидите.

Ну, в то время особых вопросов все равно по телефону не задавали. Мы послушно встали, оделись. Он явился и сказал: говорят, что сегодня будут Его выносить из Мавзолея. Его — это Сталина. Пойдем на площадь. И мы пошли.

И были поражены. Уже на подступах к Красной площади было полно народу, толпа. А на самой площади — не протолкнуться. Люди стояли группами и разговаривали. И вот что мне хочется, чтобы осталось в памяти. Молодые мальчики обращались к нам чуть ли не с проклятьями: как вы могли допустить это обожание Сталина, культ Сталина, — вы во всем виноваты, вы все, ваше поколение виновато. Элька вступил с ними в спор, пытался объяснять, что люди боялись, что был страх.

— Почему страх? Почему же мы не боимся?!

И вот втолковать им, что время было другое, что время несло этот страх, что это нечто ирреальное, но тем не менее совершенно осязаемое — вот это чувство страха, которое связано с настроением всего общества в целом, что это… вот так бы я сказала: что это не индивидуальное, а общее, — объяснить им было нельзя. Мы стояли как оплеванные, как виноватые перед этими молодыми ребятами, которые говорили: мы ничего не будем бояться, у нас все будет по-другому. К слову сказать, в брежневское время они прекрасно потом, я думаю, тоже всего боялись, но вот это был момент такого настроения. Показалось, что пришла свобода. Ну, Сталина в ту ночь не вынесли, но мы стояли на площади до четырех утра. Все, кому было больше двадцати пяти, были как будто в ответе перед молодыми. И что-то не давало уйти.

Это пишет человек, который прожил много лет своей жизни при Сталине, который прожил собой и своими близкими чудовищный страх и проделал большую внутреннюю работу, чтобы из этого страха выйти и освободиться.

А после смерти диктатора потом прошло времени — и ХХ съезд, и «разоблачение культа личности», и вся периодика-книги-архивы 80-90-х годов. Кажется, уже все определено и вынесено на поверхность — с датами, фактами, документами. Можно определиться и поставить точку (а лучше крест) в истории. И развиваться дальше.

Но нет. «Коммерсант», 21.08.2023

Прекрасный заголовок. Какой, к чёрту, «модернизатор»? Инициаторы опроса ожидали «лидерства»?!?! И опять будем вспоминать фейковую (1, 2) цитату Черчилля про «взял с сохой... оставил с ядерной бомбой»?

Теперь проходит два года и... Повод — очень известный в истории пассаж: «очень часто обращаются жители Волгоградской области, Волгограда, из других регионов».

Ох уж эти бдительные «жители» всего, где угодно, с примкнувшими к ним «регионами».

В 1920-е годы эта негодующая «общественность» предлагала расстрелять представителей «буржуазии» и «классовых врагов» — за участие или подозрение в антисоветской деятельности, саботаже, спекуляции, сопротивлении продразверстке, контрреволюционеров, белогвардейцев, членов антибольшевистских партий (эсеров), а также лиц, обвинённых в терроре против большевистских лидеров, заложников из числа интеллигенции и бывших чиновников, особенно в ответ на покушения и убийства большевистских деятелей (например, после убийства Урицкого и покушения на Ленина), участников крестьянских восстаний (например, Тамбовское), которых объявляли «бандитами» и приказывали расстреливать на месте.

В 30-х появились новые мишени: представители «буржуазной интеллигенции» и обвиняемые по громким политическим процессам (например, дело Промпартии), которых обвиняли в саботаже, шпионаже и вредительстве; кулаки первой категории — активные противники коллективизации и организаторы сопротивления, которых по постановлению Политбюро от 1930 года предписывалось арестовывать и передавать на рассмотрение спецтроек с возможностью вынесения смертного приговора; партийные и хозяйственные работники, обвинённые в участии в «заговорах» и антисоветских организациях, особенно в ходе массовых чисток 1937—1938 годов (Большой террор), когда массово требовали расстрелов как «очистки» общества от «предателей» и «шпионов»; военные командиры и офицеры, обвинённые в «военно-фашистских заговорах» и шпионаже, которых также массово приговаривали к расстрелу.

В марте 1940 года по предложению Лаврентия Берии Политбюро приняло решение о расстреле польских военнопленных и заключённых, обосновывая это тем, что они якобы являются «заклятыми врагами советской власти». В печати того времени отражено, что к этому взывали «воля народа» и «общественное мнение».

В 1958 году Пастернака называли врагом советского строя, звучали обвинения в «двурушничестве» и предательстве. В 1964-м в газетах публиковались доносы и отклики читателей, осуждающие Бродского за «паразитический образ жизни». Даниэль и Синявский в 1966 году «порочили советский строй» и представляли собой «антисоветскую агитацию и пропаганду». Список можно продолжить.

Потом стало, конечно, помягче — «антипартийная группа» (это из той истории родом мем «... и примкнувший к ним Шепилов») была просто распущена, но даже не посажена. А уж с членами ГКЧП в 1991 поступили и совсем по-вегетариански. Наверное, потому что «общественность» не заслушали.

Путь по кругу. Про Сталина всё вроде понятно, но вновь «по просьбам общественности»... Как бы из этого круга уже выйти. Германия в свое время вот как-то справилась же...