Очень странная тенденция наблюдается в современном кинематографе. Стало появляться много фильмов, не представляющих какую-то новую историю или новое прочтение известного сюжета. На экраны выходят фильмы, построенные на материале, который ранее считался некинематографичным, в принципе. Что интересно, эти фильмы не оказываются провальными.

В 2001-2003 вышла трилогия «Властелин Колец». Что бы ни говорили, фильм получился. До Питера Джексона считалось, что это мало реально. Совсем недавно вышла «Троя»: экранизировать гомеровский эпос — дело сумасшедшего, однако фильм, со всеми его плюсами и минусами, на экраны вышел. Но тенденция не только голливудская: недавно узнал, что Владимир Бортко (режиссер гениального «Собачьего сердца» с Евстигнеевым) приступил к съемкам 10-серийного телефильма «Мастер и Маргарита». Прежняя попытка экранизации булгаковского шедевра (в ней Гафт играл Воланда) окончилась провалом, так что в какой-то степени этот опыт постановки можно считать первым.

Не знаю, наверное, киноманы приведут еще ряд примеров фильмов такого ряда. Как назвать это новое кино — сказать затрудняюсь, но, по-моему, тенденция очевидна: появляются фильмы, появление которых ранее предположить не могли.

И вот еще один такой фильм — «Страсти Христовы» Мэла Гибсона.

К Гибсону я отношусь с большим почтением. Открыл я этого актера для себя в 1995-м, когда посмотрел «Храброе сердце» («BraveHeart»). Говорить обо всех ролях здесь не хочется, но скажу лишь, что актерская амплитуда Гибсона действительно поражает: от предельно детских мэдмаксов до эпического «BraveHeart», от плоского боевичка «Payback» и занятной вестерновой комедии «Maverick» до «Гамлета». Анонс «Страстей Христовых» был очередной неожиданностью Гибсона, где он выступил только в роли режиссера-постановщика. Фильм очень неоднозначный, после просмотра оставляет смешанные чувства. Попробую разобраться.

Снимать «Страсти» (сначала картина должна была выйти под лаконичным названием «The Passion») было действительно непросто. Примерно так же, как и экранизировать Толкиена, даже сложнее: покажите мне человека, не знакомого с сюжетом последних часов жизни Христа. Получается, что сюжет здесь не первичен, успех фильма (который для многих был сомнителен) мог строиться на расстановке акцентов, рассмотрении хрестоматийно известной притчи с других точек зрения.

Заранее было анонсировано, что временные рамки фильма — последние 12 часов жизни Иисуса. Что произошло за этот срок? Молитва в Гефсиманском саду, Тайная вечеря, предательство Иуды и его самоубийство, суд Синедриона и Пилата, путь на Голгофу, распятие. Вот об этих, всем с детства известных событиях и повествует фильм.

Сюжет тот же, повествование не отступает от Евангелия ни на йоту, никаких постмодернистских киноинтерпретаций (слава богу!) католик-Гибсон не допустил. Просто экранизация. Сам Гибсон сказал по поводу «Страстей»:

«Когда берешь всем известную историю, по поводу которой уже существует так много сложившихся мнений и предрассудков, остается только одно — быть максимально верным этой истории и постараться по-своему творчески ее изложить».

Так в чем же успех фильма? Почему на пятой неделе проката фильм перекрыл 325-миллионую планку кассовых сборов, побив тем самым даже рекорд «Lord Of The Rings»? В рецензиях это объясняется по-разному, приведу свой взгляд.

Большую часть экранного времени перед нами картина непрекращающихся мучений Христа: римские легионеры волокут его, закованного, на суд, методично избивают до полусмерти, неспешное течение крестного пути на Голгофу… Издевательства, муки, побои, изуверства не прекращаются ни на минуту… В конце концов, после всего виденного смерть на кресте воспринимается не как трагедия, равной которой человечество не знало, а, скорее, как долгожданный катарсис.

Фильм предельно, даже запредельно физиологичен и натуралистичен. Изможденного Иисуса бьют по голове, на которую надет терновый венец, шипы впиваются глубоко в тело — все показано крупным планом. Бичевание во дворе Пилата поражает садизмом на грани представимого: слышен свист прутьев, потом сменяющихся рвущими куски плоти, оставляющих рваные раны плетками с железными крючьями; гвозди вбиваются в ладони и ступни размашисто, с разлетающейся во все стороны кровью… Такого непрекращающегося издевательства, превращения человека в фарш я не припомню, и здесь хрестоматийность сюжета говорит зрителю, что надежды на спасение нет, чуда не произойдет, что все закончится еще нескоро, только со столь желанной и столь же неблизкой смертью. «Страсти Христовы» повергают современного зрителя в шок.

Я не случайно написал — «современного зрителя». Фильм адресован именно человеку наших дней, который испытывает боязнь и неприятие подобных «процедур». И именно современного зрителя это должно поразить. Во времена Иисуса это отношение было принципиально иным. Почитайте «Занимательную Грецию» Гаспарова, «Культуру и общество средневековой Европы глазами современников» Гуревича, «Осень средневековья» Хейзинги. Люди античности и Средних веков совсем по-иному смотрели на эти вещи. Для них многое из того, что сегодня нам представляется маргинальным, пограничным, было обыденными картинами: смерть и разлагающиеся трупы — повседневность, секс — явление значительно менее табуированное, казнь (отрубание головы, повешение, колесование) — привлекательное для толпы развлечение. Как пример: до XVII века казни проводились в центре Москвы — на Лобном месте, на Красной площади, вмещавшей огромное количество народа — сколько известных казней было здесь! И можно с уверенностью говорить о том, что для современников Иисуса эти картины были, естественно, горестными, но не несущими в себе ничего экстраординарного. Поэтому лично мне исторически точным показался неистово кричащий «Распни его!» первосвященник Каифа, спокойно взираюший на творящееся безумие. И одновременно с этим несколько странно выглядит появление невесть откуда взявшейся жены Пилата (из какого Евангелия или апокрифа?), глубоко сострадающей Деве Марии и дающей той плат, ставший потом плащаницей, на которой отпечатается лик Спасителя.

Мне неоднократно встречалось еще одно свидетельство популярности «Страстей Христовых»: мол, впервые в истории кино Спаситель показан не как святой, а как простой человек, подвергавшийся таким немыслимым страданиям.

Не берусь говорить о кино — может быть, но в истории христианства это совсем не так. Во-первых, в 1863 году французский ученый Эрнест Ренан выпустил книгу «Жизнь Иисуса», где Христос представал именно человеком; естественно, от клерикалов автор дождался упреков в том, что он создал фальшивый образ Христа, который «одинаково претит и религиозному, и критическому чувству, опошляя самое великое в истории». Во-вторых, вспоминается замечательная книга А. Меня «Сын Человеческий», в которой образ Иисуса также представлен именно как образ человека. Думаю, более компетентные в этом вопросе люди ряд смогут продолжить.

И еще одно наблюдение, мысль, возникшая у меня к концу повторного просмотра картины. Возможно, оно оскорбит мнения верующих людей, трепетно воспринявших фильм. Просто наблюдение. Фильм голливудский, ориентированный на массового зрителя, а не богословский, не научный. По-моему, в неспешно изображаемом на протяжении фильма крестном пути заключен интересный механизм: человек преодолевает немыслимые страдания, забывает о себе, идет к своей Цели. Его ничто не может сломить, нет такой силы, которая исторгнет из его груди вопль поражения. Герой, идущий до конца, оказывающийся, несмотря ни на что, победителем. Голливудский вариант Христа, востребованный массовым сознанием. Еще раз прошу прощения у верующих, которых мое предположение, возможно, покоробило.

Это очень сильно. Отрадно, что в сегодняшнем безумном, безумном, безумном мире такое кино снимается и оказывается востребованным. Посмотреть «Страсти Христовы» надо. А уж как вы его оцените — дело ваше.

13 июня 2004 года