Некоторое время назад сидел я в компании четырех своих давних знакомых мужеского полу, и занимались мы весьма важным процессом, т. е. выпивали. Немного, просто для поддержания разговора, а не прибытия ради в неразговорную кондицию. Как говорится, бывает. И, как водится, «при такой вот снеди как не быть беседе»?

А когда собираются четыре мужика — поднимать темы бытовые, банальные и приземленные есть моветон. Поэтому все разговоры шли с некоторым оттенком «осмылежизненности». И дошли мы постепенно до воспоминаний о прошлом, которое у каждого, как известно, свое.

Нельзя сказать, что все присутствующие — корифаны-не-разлей-вода, детство и юность у каждого прошли по-своему. Поэтому каждому есть, что вспомнить. Также понятно, что воспоминания преимущественно относились к периоду 13-17 лет, т. е. ко времени, когда человек еще несколько остается ребенком, но уже приобретает некоторые «полномочия», выражающиеся обычно в различных глупостях. Вот эти «глупости» и вспоминались.

Кто-то вспомнил, как делал из фосфора бомбочки и доигрался до того, что одна сволочная бомба неожиданно рванула в руках — пришлось пришивать безымянный палец. Другой рассказывал о том, как с вагонов воровали сахар, скидывая мешки на ходу с поезда и прыгая следом. Один — как с ломами и цепями ходили «район на район». Другой — как вены резал по несчастной любви в 14 лет. Тема суицида была активно поддержана и каждый внес свою лепту-байку. Вашему непокорному слуге тоже было, чем повеселить народ: воровство магниевых слитков с завода «Красный химик» (я отделался испугом в милиции, а папа — двумя зарплатами в виде штрафа), первая проба портвейна (даже название запомнил — «Эчмадзинский» — nevermore!), первая сигарета (как сейчас помню — «Лайка»; за 3 часа в августе 1985-го скурил целую пачку — прийти в себя не мог полтора дня), первая месть (надел школьный стул на голову однокласснику, который нестерпимо издевался надо мной), первый сексуа... нет, эту тему мы здесь поднимать не будем... Ряд можно продолжить, но дело не в этом.

Картина такая. Сидят четыре человека, трое из которых весьма и весьма увлечены темой, кричат что-то, перебивают друг друга. Четвертый сидит — выключенный из этого хаоса и гвалта, который с натяжкой можно назвать диалогом. В какой-то момент от троих все же следует резонный вопрос: «А ты чего молчишь? Тебе рассказать нечего?» И четвертый сидит так, мнется, молчит.

– Да, нечего, у меня ничего такого интересного не происходило.
– Как так? Быть не может. Ты просто говорить не хочешь.
– Да нет, ребята, просто нечего рассказывать. Ходил в школу, дома делал уроки, во дворе практически не гулял, ни с какой компанией не водился, как вы. Ничего не было.

Ну на нет и суда нет, хотя странно, конечно. Тему эту закрыли и остаток вечера провели в непрекращающихся приятных воспоминаниях. А четвертый наш собеседник (хотя так его можно назвать исключительно условно) весь вечер проскучал, ощущая некий дискомфорт и переживая эту свою «особенность». Нет, его никто ни в чем не укорял, все прошло тихо-спокойно, но видно было, что человеку как-то было все же не по себе.

Вышли мы из гостей, пошли с этим человеком к метро, говорим о чем-то. И понимаю я, что странный он какой-то. Странность выражается в том, что реакции на слова у него как-то неадекватны (и не только на мои, кстати). По ходу дела выясняется, что друзей у него настоящих нет — только «калейдоскопические» приятели, на работе с коллегами тоже не все ладится. Одним словом, человек испытывает в любой сфере серьезные трудности с выстраиванием отношений с другими людьми. Вот и задумался я: а не связаны ли его коммуникативные проблемы с тем, что своего, особенного детства, юности у него не было.

Да, в эти пару лет ранней юности в голову лезет множество глупостей крайнего характера. Пограничное поведение периодически перерастает в нечто с криминальным налетом (не у всех, конечно, но бывает). Совершенно реальных, непридуманных угроз для жизни — хоть отбавляй! Итоги «героических» поступков зачастую оказываются весьма и весьма плачевны... НО! Странен человек, который через это не прошел. Не зря же немецкие романтики (тот же Шиллер и Гете) назвали ранний период своего творчества «бурей и натиском». Может, без этого не получилось бы ни одного из них, может, они должны были эти наивные мечтания пережить, чтобы стать культовыми фигурами? И, перенося эту мысль на современность, не будет ли чувствовать себя потом ущербным человек, не натворивший в молодости кучу глупостей?

Стоять на карнизе окна с решимостью прыгнуть вниз из-за бессмысленности жизни; мчаться ночью на мотоцикле без фары на скорости 110 км/ч (какие, к черту, шлемы?); пить водку тогда, когда от одного вида этой сивухи уже тошнит, но ведь иначе пацаны уважать перестанут; разорвать в клочья какого чувака, который не так на НЕЕ посмотрел; быть готовым подарить ЕЙ целый мир, но не иметь рубля на гвоздику...

Через это пройти пусть не НАДО, но СТОИТ.

P.S. Картинка к тексту — фото автора периода «бури и натиска».

13 июня 2003 года